Семь стихотворений

***

там стаиваит и течет,

здесь тихие следочки на паркете,

собака наша, глупенькая девочка,

в дом слякоть нанесла, я не в обиде.

мне нужен сыроватый неуют

простуженных строений, я читаю

крошащиеся зальцмана стихи

алма-атинского периода.

***

он бессознательное держит

сырое небо, как венец,

ворóнам зернышки готовит,

и знает, кто дождя отец,

а я живу во тьме линованной

и ничего не знаю знать,

я только «господи, помилуй»

могу тихонько бормотать.

***

Мир – колесо…

В. Мазурин

птица склевывает рисованный

виноград со стены,

он похож на прежний,

всамделишный, когда гроздья

светились ледяными слёзками,

и домá оплывали оловом,

укрытые гулким небом,

и сливались с вчерашней прелью,

и слякоть вскисала на зимнем,

веселом противне первых чисел.

трагедия (флаги)

что еще ждать от вестников?

несколько слов для разгона,

«не назову счастливое счастливым»,

а кто вообще скажет слово, и слово

застынет, как объявление о пропаже?

пена событий внахлест —

царь не поспеет к сроку, она удавится,

ее жених прилипнет к ней, попробует

убить отца, но сам погибнет,

от своего, как бы от братского, меча,

и выпилит себя из малых радостей,

но всё равно не настигнет ее,

обрученную с камнем ласточку,

не брата любит она, но свою любовь

к прозрачным формам слитности.

но если копнуть поглубже, они там все —

побратимы, идущие в лобовую,

головой касаются ночного холода,

и звёзды стерегут их отчаянье,

выдыхают стылое пламя.

***

гуси, гуси, чёрные головы,

забиваете клинья безмолвия

в замкнутый воздух зимний,

в день безответно дымный.

в мутной январской волглости,

гнущей к земной поверхности,

есть преизбыток нежности,

долголетящей вялости.

что у вас, гуси, выпросить,

снежное что-то выкрикнуть

вслед, но тебя не ждали здесь

или забыли вычеркнуть.

набережная

был гвалт, стояла очередь,

посверкивали велосипеды,

река густела душным оловом,

прогулочные цокали кораблики.

дверь отворялась, заходили стайками,

их голосá сжимались в узловатое,

померкшее мычание причальное,

на сгибе улицы, на отвороте свежести.

и раскрывались руки обручем,

других приобнимая, и висели так,

кораблики ползли против течения,

сквозящие на дне прозрачной улицы.

качались лица, выдыхая ветру в бок,

как на заклание, слова-слова,

и ветер их сметал газетным ветошью

к бортам не отшвартованных прогулочных.

размытым было место, где стояли мы,

и исчезало из-под ног, и нравилось

раскачиваться вместе с городом,

с водой, ушедшею к закату заживо.

***

с утра стыла снежная тонкость,

к обеду не сразу найдешь,

еловая нежная колкость

похожа на сладкую ложь.

бассейн, укрытый брезентом,

и беличьи свары на нем,

обвязанный желтою лентой

глухих тростников окоем.

и впрок искривив перспективу,

с холодной судьбой пополам,

бессмертье, как спелая слива,

подвёрстано к нашим делам.